От строя отделился урядник, подбежал к Табунщикову и, увидев офицера, сказал:
— Так что разрешите доложить, застава, господин хорунжий.
— Куда заступаете?
— А вот на перекресток.
— Ну хорошо. Ступай. Да смотри, чтоб уши не вешали.
— Слушаю, господин хорунжий. Не извольте беспокоиться.
Урядник четко повернулся и, придерживая шашку, побежал к остановившемуся взводу.
— Не понимаю все же, хорунжий, как это вы в поле сразу нас не узнали? — спросил Дундич.
— И понимать нечего, князь, — грубо ответил Табунщиков. — Мы ждали Буденного.
— То-то вы не жалели снарядов. У вас, видно, большие запасы?
— А что? — Хорунжий подвинулся и пристально посмотрел в лицо Дундича. — Так вы из штаба корпуса, князь?
— Да. Я уже вам говорил.
— И давно вы при штабе?
— С ледяного похода.
— Гм… Вот как? Давненько!
Дерна насторожился, увидев, как хорунжий бросил на Дундича полный подозрения взгляд. Рука его тихо скользнула в карман, где лежала граната. Это движение и выражение некоторого беспокойства на лице Дерпы не ускользнули от хорунжего и укрепили возникшее у него подозрение.
— А я, князь, всех штабных в лицо знаю. И, признаться, вас там не встречал, — сказал он, пытливо глядя в лицо Дундича.
— Да что вы говорите! — Дундич громко рассмеялся. — Как же это вы меня не заметили? А? Хотя очень может быть. Ведь я после ранения долгое время отсутствовал. И вот только что на днях заступил.
— Вы не то лицо, за которое себя выдаете. И я вынужден вас задержать, — твердо проговорил хорунжий, опуская руку на кобуру.
— Да! Я вот кто! — Дундич рванулся к хорунжему и быстрым ударом хватил его в висок кулаком.
Хорунжий хрипло ахнул, качнулся и, подгибая колени, рухнул на мостовую.
— До дьявола! — сказал Дундич. — А ну, наперед! В штаб корпуса!
Он прыгнул в седло и в сопровождении своих удальцов помчался по улице.
Под освещенными окнами штаба толпились офицеры, сновали вестовые и писаря. За окном, видно было, штабные адъютанты прилаживали на стене огромную карту.
— Гранаты! — крикнул Дундич. — Бросай! Тяжелый взрыв расколол тишину. Послышались стоны и крики.
Дундич бросился к заставе.
— Ребята! — крикнул он солдатам. — Красные в городе! Вон, они за нами. Задержите их, пока мы доскачем до генерала.
Пустив во весь мах лошадей, Дундич и его спутники кинулись к выходу из города.
Позади них часто защелкали выстрелы. Застава вступила в бой с прикрытием штаба.
Навстречу Дундичу с тревожными лицами выбегали солдаты и офицеры расположившихся на отдых полков.
— Буденный! — кричал Дундич. — Спасайся кто может!
Проскакав в конец улицы, они выехали на окраину города и придержали лошадей.
— Ну вот, пошла потеха! — сказал Дундич, останавливаясь и прислушиваясь к возникшему в городе шуму. — А теперь, друзья, возьмем пленных, чтобы не возвращаться с пустыми руками.
8
— Семен Михайлович, до каких же пор мы будем на месте стоять?
— Аль мы воевать разучились?
— Шесть суток стоим!
Буденный, посмеиваясь, смотрел на обступивших его красноармейцев.
— Значит, наступать хотите, товарищи? — спросил он, улыбаясь.
— Чего же прохлаждаться, товарищ комкор!
— Та-ак… А ты как думаешь, Харламов?
— А я, стало быть, думаю так, что нам не из чего на месте стоять, товарищ комкор… А ну, как они восвояси уйдут! Когда нам такой кус достанется?
— Нет, знакомый, ты тоже не прав, — твердо сказал Буденный. — Наступать мы сейчас не можем. У них двенадцать тысяч, а у нас меньше половины. Да к тому же они в городе сидят.
— Так мы, значит, и хвост набок? — сказал пожилой боец.
— А ты борода, не пыхти. Ты бы лучше, пока мы на месте стоим, собой занялся. Смотри, какой рваный ходишь. Вон и пуговиц нет. Стыдно так кавалеристу.
— Да нет, я что… я ничего, Семен Михайлович, — смутился боец, — я ведь только свое мнение высказал. А пуговицы что… Сейчас вот пойду и попришиваю.
— И давно бы так.
Буденный помолчал, оглядел бойцов и сказал:
— Ну, все высказались? Давайте теперь я скажу… Наступать мы, конечно, будем. И Шкуро и Мамонтова разобьем. Не в первый раз нам, товарищи, у кадетов котелки снимать. Только когда пойдем в наступление, этого я сказать вам не могу. Сами должны понимать.
— Ну еще бы! — Что и говорить, товарищ комкор!
— Понимаем, не маленькие! — заговорили бойцы
— Ну то-то! А пока готовьтесь. Оружие чтоб было в исправности. Осмотритесь, на себя поглядите. А то некоторые неряхами ходят, вида бойцовского не имеют… А главное, чтобы кони были в порядке… Ну вот и все мои замечания. Действуйте. Мне тоже надо делом заняться.
Буденный дружески кивнул бойцам и взошел по ступенькам крыльца.
Он прошел в свою комнату и только успел сбросить шинель, как в дверь постучали. Вошел Зотов.
Зотов тоже был недоволен стоянкой, но, находясь в курсе событий на фронте, хорошо понимал, что сейчас наступать невыгодно. Конному корпусу до поры до времени надо было выжидать, чтобы в решительный момент нанести сокрушительный удар. Из сложившейся обстановки было видно, что под Воронежем предстоит единоборство, результат которого в значительной мере определит дальнейший ход событий на Южном фронте. А пока красная и белая конницы стояли лицом к лицу, замахнувшись друг на друга. Шкуро, стремясь держать инициативу, проявлял активность. Конный корпус Буденного, выжидая, занял оборонительное положение. Ежедневно шли бои местного значения, но до решительного сражения дело еще не дошло.
Вчера Буденный вызвал начдивов и ознакомил их со своим планом захвата Воронежа с северо-востока. Теперь Зотов принес приказ, переписанный набело, и докладывал его командиру корпуса.
Буденный слушал, одобрительно покачивал головой, все более приходя к убеждению, что он не ошибся и направление удара выбрано в наиболее выгодном месте.
Дослушав приказ, он встал, прошелся по комнате я остановился у висевшей на стене карты, что-то обдумывая. Потом повернулся к Зотову и сказал:
— Ну, Степан Андреевич, будем писать.
Прохаживаясь но комнате, Буденный стал диктовать новый приказ корпусу.
Зотов молча писал, шевелил усами и изредка с недоумением поглядывал на Буденного, чувствуя, что получается что-то несообразное. Несколько раз он порывался спросить, в чем, собственно, дело. Действительно, получалась какая-то чертовщина. Все выходило наоборот. Новый приказ в корне противоречил задуманному ранее. Хотели бить по Воронежу с севера, а теперь решили вдруг наносить удар с юга. У Зотова даже шевельнулась мысль: «Уж не спятил ли я от бессонницы? (За последнее время ему приходилось много, работать ночами.) Да нет, вроде все было в порядке. И рука вот пишет ровно, словно печатает».
— Ну, написал? — спросил Буденный, останавливаясь у стола.
— Написал, — неуверенно сказал Зотов.
— Дай подпишу.
Буденный подписал, потянулся и, глядя на Зотова со скрытой улыбкой, сказал:
— А теперь надо будет сделать так, чтобы этот приказ попал в руки Шкуро.
Зотов откинулся на спинку стула, некоторое время молча смотрел на Буденного и вдруг захохотал басом…
Когда Бахтуров вошел в комнату, Буденный и Зотов сидели за столом и, покатываясь со смеху, смотрели друг на друга.
— Чего это вы, товарищи? — спросил Бахтуров, глядя на них и чувствуя, что и его лицо расплывается в веселой улыбке.
— Да вот письмо пишем… этому, как его, черт, султану турецкому, — сквозь смех сказал Зотов, вытирая проступившие слезы.
Бахтуров подошел, заглянул через плечо Зотова и, прочитав написанное, тоже засмеялся.
— Решили вот Шкуро потревожить, — пояснил Буденный. — Пусть понервничает. Может, рассердится и выйдет из города, а тут мы возьмем его в переплет. А то его так и калачом не выманишь!
— Да, ловко придумали, — согласился Бахтуров. — А знаете, я бы эту фразу, — он показал, какую именно фразу, — несколько переделал.
— Давай подсаживайся, будем вместе сочинять, — предложил Буденный.
Бахтуров подсел к столу, и они, похохатывая и хитро посматривая один на другого, принялись править «письмо».
Шкуро проснулся сильно не в духе. Ему приснилось, что его, генерала, назначили в наряд дневальным по роте, и он с раздражением думал о том, как могло случиться даже во сне такое неуважительное к его заслугам и чину обстоятельство. «Дурацкий сон! — думал он. — И к чему бы это? Гм. Г. И даже поделиться с начальником штаба нельзя, все-таки неудобно: генерал — и вдруг дневальный. Да. Но почему именно по роте, а не по эскадрону?» В пехоте он никогда не служил, считал пехотинцев существами низшего порядка и относился к ним свысока.
Он оделся, умылся, прошел в салон и в глубоком раздумье заходил по мягкому ковру.
